Продолжение - не есть его начало. Суть Продолжения - продолжаться.
Название: О силе и слабостях. Глава 5. Один шаг.
Автор: Yogd
Персонажи: Умино Ирука, Хатаке Какаши, Ширануи Генма, Тоуджи Мизуки, Узумаки Наруто, Цубаки
Жанр: романтика, agnst, драма.
Рейтинг: G
Дисклаймер: Все права на мир Наруто и героев манги принадлежат Масаси Кисимото
Статус: в процессе
Размер: задумывалось как миди
Предупреждение: ООС, куда же без него.
От автора: спасибо Lyolya-san. Если бы не она, не написала бы.
Размещение: Запрещено всем, кроме Lyolya-san
Улыбку и поцелуй
Взмах меча рассекает, шутя.
До ненависти один шаг от любви.
Yogd
Один шаг
Умино, словно яд, въелся сквозь поры под кожу, отравил собой каждую клеточку, разъедая нутро. Расцарапать бы плоть, вырезать ножом чувства. Выпустить с кровью, но освободиться от наваждения.
Коноха
Ируку жалели. Когда Мизуки при встрече с безразличным видом проходил мимо, едва кивнув в знак приветствия. Когда милая девушка Цубаки растерянно улыбалась штабному работнику Умино и брала миссию для себя и Тоуджи, не пожелавшего явиться лично. Вздыхали осуждающе при виде целующейся в парке парочки, перешептывались: «Как же он так с Ирукой».
А Ируку тошнило от этого сочувствия, стекавшего с него вязким месивом чужого лицемерия. А Ируке горько было смотреть в поволоченные болью глаза бывшего парня, игравшего в показное счастье. Глаза, говорившие: «Ну давай, унизь меня, расскажи всем, что это ТЫ меня растоптал, что это Ты меня бросил». И Умино молчал.
Надевал привычную улыбку и делал вид, что все нормально. Ему не привыкать. Он сильный, он сможет.
***
Где-то далеко.
Шаринган Какаши возвращался в Коноху с очередной выполненной миссией ранга А за спиной и парой глубоких царапин на теле. Ничего страшного, к физической боли легко привыкаешь, а в какой-то момент она становится единственным доказательством того, что ты – живой. Человек, а не бездушное оружие.
Жаль, что с болью в сердце не все так легко и просто. Потому что, как бы ни торопился Какаши в деревню, а к единственному человеку, к которому хотелось возвращаться, он опоздал. Сдача отчетов превратилась в сладостную пытку: Копия чувствовал себя мазохистом, но ничего не мог поделать с собственным неумением сопротивляться желанию хотя бы увидеть. Унять тоску, разъедающую что-то глубоко внутри, не получалось.
И все, что ему, великому и ужасному Хатаке Какаши, остается – смотреть из темного угла на чужое счастье, щуриться от слепящего света его глаз и проводить все свободное время со своими мертвецами у камня памяти.
***
Коноха
- Самостоятельная! Разбиваемся на пары и начинаем работу.
Ирука почти не удивился, когда Наруто тихо, без обычных возмущений, взял свои вещи и подошел к парте Учихи, а тот так же молча подвинулся, освобождая место для напарника.
Умино было не до удивлений, если уж быть совсем честным. Ему было … никак.
А вечером, проверяя работы учеников, Ирука обнаружил в тетради Узумаки маленький рисунок: одинокую фигурку чиби – Саске на причале.
- Оох, Наруто…
Какой же он учитель, если, ослепленный своей болью, не углядел чужую, гораздо более страшную, разъедающую душу. Куда же он смотрел, когда совсем рядом маленький человечек, доверенный ему, страдал в одиночку. Насколько же он был глупее Наруто, сумевшего увидеть еще одно горе и не побоявшегося попытаться разделить его на двоих. Насколько же он слабее мальчишки, нашедшего в себе силы улыбаться, когда плохо, всегда плохо. У Ируки сжались кулаки от злости на себя, на свое безразличие и оглохшую слепоту.
На следующий день. Живописно разукрашенный монумент Хокаге.
- Наруто, я не могу отпустить тебя домой, пока ты не закончишь.
- Мне плевать, - раздраженно буркнул малолетний хулиган себе под нос, но совсем другим тоном и уже гораздо тише закончил. – Как будто меня там кто-то ждет…
Ирука вспомнил мятые листки тетради, наполненные одиночеством и болью, вздохнул.
- Наруто…
- Ну чего?
- Мммм, знаешь, если ты отмоешь свои художества по-быстрому, то я мог бы угостить тебя раменом…
Голубые глаза сначала окатили учителя недоверием, а после, не найдя во взгляде Умино никакого подвоха, расширились от удивления и восторга.
- Ируууукааа-сенсеееей! Да-да-да!
Что может быть проще: угостить ребенка раменом. Что может быть проще: поговорить с ним, как со взрослым, на равных, не сюсюкаясь. Что может быть проще: сделать Наруто чуть менее одиноким и чуть более счастливым…
***
Коноха
- Ну вот я и дома, Обито, Рин…
Копия кивнул обелиску, погладил, как будто мертвый камень мог почувствовать и ответить.
Если бы его ждал Ирука, дзенин не пошел бы к давно усопшим сокомандникам - он бы поспешил домой. Туда, где родное тепло и мягкая улыбка. Хатаке был уверен, друзья бы простили. Друзья были бы рады счастью Какаши, смеялись по-доброму где-то там, в своем дивном новом мире, над глупым влюбленным и хранили то хрупкое, что он получил по прихоти судьбы.
Но Ирука ждал не его.
Копирующий и хотел бы смириться… Но смирение – плохое слово. Не достойное ни обычного мужчины, ни, тем более, шиноби.
Полученные в бою царапины ныли, поскуливали, напоминали, что в который раз – выжил. Тащили в госпиталь. И хорошо: есть оправдание, чтобы не сразу в штаб, туда, где ждут не его. Дзенин в последний раз провел пальцами по шершавой поверхности камня, хранившей въевшиеся навсегда в память строчки – имена когда-то живых друзей. Прощаясь, обещая прийти снова.
- Эй, Хатаке, уже с миссии, что ли?
Ширануи. Какаши обернулся, вскидывая руку для приветствия старого приятеля. Тоже, значит, вернулся. Живой. И шкура, на первый взгляд, цела. Хорошо.
- Я в штаб, к Ируке, обещал сразу к нему забежать, как вернусь. А ты?
Копия молча продемонстрировал раны, не желая поддерживать разговор. Генма смутился, перекатил досадливо сенбон во рту, обозлившись на себя за бестактность.
- Прости.
Какаши кивнул, глаз видимый сощурил в улыбке, только Ширануи не из тех, кто поверит.
А в госпитале шумно и всегда пахнет кровью. Даже когда раненых нет. Запах въелся давно в стены, в потолок - душит… Хатаке никогда не любил это место, но сегодня вот даже рад. Потому что сейчас Генма, скорее всего, сидит напротив Ируки и рассказывает об очередной выполненной миссии, а чунин улыбается ему тихо и обнимает взглядом, перебирая какие-нибудь бумаги. Вечером, наверное, пойдут в бар. И Мизуки, небось, с ними.
А Какаши – лишний, чужой.
Девчонка-медик, совсем еще молоденькая, суетится вокруг гения всея Конохи, щебечет что-то о своем. Ей вонь, заполонившая госпиталь, нипочем, она еще не нюхала смерти. Глаза пока чистые, не замутненные болью потери близких. И Хатаке улыбается под маской, счастливый.
В штаб идти совсем не хочется, но Копия – прежде всего солдат, слово «надо» для него не пустой звук. И Какаши тащит свое тело туда, где ждут не его, нарочито медленно, предоставляя себе шанс передумать. Заранее зная, что этим шансом не воспользуется. Толкает входную дверь, вдыхая запах чернил и бумаги.
В здании пусто. Только два женских голоса нарушают тишину, щекочут уши, слишком чуткие к любому шороху. Примостившийся на подоконнике в попытке написать удобоваримый отчет Хатаке четко различает в разговоре упоминание знакомого имени. И Какаши настораживается, как охотничий пес.
- А как же Ирука-сенсей?
- Ну а что Ирука-сенсей… Держится.
- Мизуки все же дурак. Променять Умино на Цубаки. Что он в ней нашел?
Голоса затихают. Или это Копирующий не слышит ничего, оглушенный стуком своего сердца. Ему почему-то обидно. Не за себя, получившего шанс не так: словно подачку голодной собаке. За Умино, которого бросили, чье имя сейчас трепали чужие языки. Ему почему-то хочется придушить Тоуджи.
Но Какаши просто дописывает свой отчет и на ватных ногах идет в отдел распределения миссий. Застывает на мгновение на пороге и медленно подходит к столу Ируки. Тот совсем не выглядит несчастным : смеется о чем-то с Котзумами и копается в бумагах. А потом поднимает глаза, и в кабинете, залитом солнечным светом, становится еще теплее.
- Какаши-сан, вы вернулись, - искрит глазами своими огромными, словно в душу заглядывает, отогревает.
- Вернулся, - кивает Копия, щуря видимый глаз в улыбке и протягивая сложенный вдвое листок, испещренный каракулями.
И черт с ним, с Мизуки.
Ирука бегло просматривает отчет, ставит печать и откладывает в сторону.
- Спасибо за проделанную работу, - а дзенин достает книгу из сумки, чтобы спрятаться за ней и уйти.
-Какаши-сан, - останавливает его голос Умино, - мы с Генмой договорились вечером встретиться в баре. Если вы не сильно устали, присоединяйтесь.
Устал? Что это за слово вообще такое?
Хатаке молча кивает и складывает печати перемещения в страхе, что Ирука услышит стук его сердца. И только после до дзенина доходит, что сенсей обращался к нему не по фамилии, как раньше – по имени.
***
Мизуки было не больно. Совсем. Ни капли. Он сам ушел тогда. Сам. А Ирука… а что Ирука? Ни-че-го.
А у Цубаки красивые глаза, темно-темно-карие, с еле заметными золотистыми крапинками. Почти как… только вот без той глубины и света - в них не утонуть, не раствориться.
У Цубаки мелодичный смех, будто колокольчики звенят. Но Мизуки, прикрыв веки, пытается услышать в его переливах знакомые нотки бархатной тишины бегущего весеннего ручейка – не получается.
Волосы Цубаки стекают на плечи гладкой волной, струятся по спине. А Тоуджи хочется обрезать послушные локоны покороче и завязать их в тугой хвост на затылке.
Цубаки улыбается только ему одному и целует, ловя губами свое счастье, говорит что-то неслышно…
- Знаешь, так все хорошо получилось. Ты со мной, а Ирука, похоже, увлекся Копирующим.
Мизуки отпрянул и посмотрел на девушку, как на чумную.
-Что за чушь?- почернел лицом, оскалился, готовый защищать, защищаться… только вот что и от кого, сам не знал.
- Да все говорят, - пролепетала Цубаки и подняла руку в попытке дотронуться до любимого лица.
- Вранье! Не мог он… - вскинулся, оттолкнул протянутые нежные ладони.
Вспоминая, как Ирука улыбался одними глазами. Уговаривая себя глухим шепотом:
- Не мог.
Он сам ушел тогда. Сам. Только почему же сейчас так больно?
***
Тоуджи был невменяем от количества выпитого, и Генма поморщился от стойкого запаха перегара, когда еле стоявший на ногах чунин облокотился на барную стойку рядом с ним.
- Что, Ширануи, обломался? Не дал тебе Умино? - пьяненько хихикая, прогнусавил Мизуки.
Икнул и, не замечая, как звякнул в зубах сенбон и сжались вокруг кружки руки, продолжил:
- Да ты не расстраивайся, может, даст еще, ему мужики рангом повыше нравятся. Вот наваляется под Хатаке, авось, и тебе перепадет чего от дзенинской подстилки.
В следующую секунду туша Тоуджи врезалась в стену напротив, а фигура Генмы размылась всего лишь на мгновение, перемещаясь на предельной скорости, словно во время боя. Какие-то доли секунды спустя Ширануи уже навис над Мизуки, схватил чунина за шиворот и обманчиво ласково прошипел ему прямо в ухо:
- Еще слово о нем скажешь в подобном тоне, ты, мразь, и я…
- Генма!
Дзенин обернулся на крик и тут же отбросил Тоуджи от себя, брезгливо вытер руки о спец-жилет. Ирука пробирался к ним сквозь толпу, расталкивая людей; и без того огромные глаза еще больше расширились от волнения и испуга.
Ширануи обернулся к поверженному противнику, похоже, успевшему протрезветь от неожиданной взбучки, одними губами произнес «убью» и тут же натянул на лицо привычную маску пофигиста , сунув в рот сенбон.
- Ирука, уже освободился?
Умино оттолкнул друга в сторону и присел на корточки рядом с Мизуки, проверяя, все ли с ним в порядке.
А тот утер рукавом кровь с разбитой губы, поморщился, отбросил руки, обжигавшие огнем, и встал, пошатываясь. Лучше бы не вставал. Потому что за спиной учителя бесшумной тенью возник Хатаке. Вроде, и позади Ируки стоял, а будто заслонил собой от бывшего любовника, перекрыл доступ.
Боль нахлынула, сжала сердце стальным обручем, оскалилась, насмехаясь над слабым человеком. Дыхание перехватило от собственной беспомощности.
А потом - отпустило. Легко стало, правильно. И не держит ничего больше. Он сам ушел.
Мизуки ощерился нехорошо, не по-доброму, так, что Ирука смотрел, вглядывался в родные черты - и не узнавал. А потом Тоуджи рассмеялся тихо, безумно, запрокинув голову, будто на самом деле выть собрался, и сделал шаг.
Автор: Yogd
Персонажи: Умино Ирука, Хатаке Какаши, Ширануи Генма, Тоуджи Мизуки, Узумаки Наруто, Цубаки
Жанр: романтика, agnst, драма.
Рейтинг: G
Дисклаймер: Все права на мир Наруто и героев манги принадлежат Масаси Кисимото
Статус: в процессе
Размер: задумывалось как миди
Предупреждение: ООС, куда же без него.
От автора: спасибо Lyolya-san. Если бы не она, не написала бы.
Размещение: Запрещено всем, кроме Lyolya-san
Улыбку и поцелуй
Взмах меча рассекает, шутя.
До ненависти один шаг от любви.
Yogd
Один шаг
Умино, словно яд, въелся сквозь поры под кожу, отравил собой каждую клеточку, разъедая нутро. Расцарапать бы плоть, вырезать ножом чувства. Выпустить с кровью, но освободиться от наваждения.
Коноха
Ируку жалели. Когда Мизуки при встрече с безразличным видом проходил мимо, едва кивнув в знак приветствия. Когда милая девушка Цубаки растерянно улыбалась штабному работнику Умино и брала миссию для себя и Тоуджи, не пожелавшего явиться лично. Вздыхали осуждающе при виде целующейся в парке парочки, перешептывались: «Как же он так с Ирукой».
А Ируку тошнило от этого сочувствия, стекавшего с него вязким месивом чужого лицемерия. А Ируке горько было смотреть в поволоченные болью глаза бывшего парня, игравшего в показное счастье. Глаза, говорившие: «Ну давай, унизь меня, расскажи всем, что это ТЫ меня растоптал, что это Ты меня бросил». И Умино молчал.
Надевал привычную улыбку и делал вид, что все нормально. Ему не привыкать. Он сильный, он сможет.
***
Где-то далеко.
Шаринган Какаши возвращался в Коноху с очередной выполненной миссией ранга А за спиной и парой глубоких царапин на теле. Ничего страшного, к физической боли легко привыкаешь, а в какой-то момент она становится единственным доказательством того, что ты – живой. Человек, а не бездушное оружие.
Жаль, что с болью в сердце не все так легко и просто. Потому что, как бы ни торопился Какаши в деревню, а к единственному человеку, к которому хотелось возвращаться, он опоздал. Сдача отчетов превратилась в сладостную пытку: Копия чувствовал себя мазохистом, но ничего не мог поделать с собственным неумением сопротивляться желанию хотя бы увидеть. Унять тоску, разъедающую что-то глубоко внутри, не получалось.
И все, что ему, великому и ужасному Хатаке Какаши, остается – смотреть из темного угла на чужое счастье, щуриться от слепящего света его глаз и проводить все свободное время со своими мертвецами у камня памяти.
***
Коноха
- Самостоятельная! Разбиваемся на пары и начинаем работу.
Ирука почти не удивился, когда Наруто тихо, без обычных возмущений, взял свои вещи и подошел к парте Учихи, а тот так же молча подвинулся, освобождая место для напарника.
Умино было не до удивлений, если уж быть совсем честным. Ему было … никак.
А вечером, проверяя работы учеников, Ирука обнаружил в тетради Узумаки маленький рисунок: одинокую фигурку чиби – Саске на причале.
- Оох, Наруто…
Какой же он учитель, если, ослепленный своей болью, не углядел чужую, гораздо более страшную, разъедающую душу. Куда же он смотрел, когда совсем рядом маленький человечек, доверенный ему, страдал в одиночку. Насколько же он был глупее Наруто, сумевшего увидеть еще одно горе и не побоявшегося попытаться разделить его на двоих. Насколько же он слабее мальчишки, нашедшего в себе силы улыбаться, когда плохо, всегда плохо. У Ируки сжались кулаки от злости на себя, на свое безразличие и оглохшую слепоту.
На следующий день. Живописно разукрашенный монумент Хокаге.
- Наруто, я не могу отпустить тебя домой, пока ты не закончишь.
- Мне плевать, - раздраженно буркнул малолетний хулиган себе под нос, но совсем другим тоном и уже гораздо тише закончил. – Как будто меня там кто-то ждет…
Ирука вспомнил мятые листки тетради, наполненные одиночеством и болью, вздохнул.
- Наруто…
- Ну чего?
- Мммм, знаешь, если ты отмоешь свои художества по-быстрому, то я мог бы угостить тебя раменом…
Голубые глаза сначала окатили учителя недоверием, а после, не найдя во взгляде Умино никакого подвоха, расширились от удивления и восторга.
- Ируууукааа-сенсеееей! Да-да-да!
Что может быть проще: угостить ребенка раменом. Что может быть проще: поговорить с ним, как со взрослым, на равных, не сюсюкаясь. Что может быть проще: сделать Наруто чуть менее одиноким и чуть более счастливым…
***
Коноха
- Ну вот я и дома, Обито, Рин…
Копия кивнул обелиску, погладил, как будто мертвый камень мог почувствовать и ответить.
Если бы его ждал Ирука, дзенин не пошел бы к давно усопшим сокомандникам - он бы поспешил домой. Туда, где родное тепло и мягкая улыбка. Хатаке был уверен, друзья бы простили. Друзья были бы рады счастью Какаши, смеялись по-доброму где-то там, в своем дивном новом мире, над глупым влюбленным и хранили то хрупкое, что он получил по прихоти судьбы.
Но Ирука ждал не его.
Копирующий и хотел бы смириться… Но смирение – плохое слово. Не достойное ни обычного мужчины, ни, тем более, шиноби.
Полученные в бою царапины ныли, поскуливали, напоминали, что в который раз – выжил. Тащили в госпиталь. И хорошо: есть оправдание, чтобы не сразу в штаб, туда, где ждут не его. Дзенин в последний раз провел пальцами по шершавой поверхности камня, хранившей въевшиеся навсегда в память строчки – имена когда-то живых друзей. Прощаясь, обещая прийти снова.
- Эй, Хатаке, уже с миссии, что ли?
Ширануи. Какаши обернулся, вскидывая руку для приветствия старого приятеля. Тоже, значит, вернулся. Живой. И шкура, на первый взгляд, цела. Хорошо.
- Я в штаб, к Ируке, обещал сразу к нему забежать, как вернусь. А ты?
Копия молча продемонстрировал раны, не желая поддерживать разговор. Генма смутился, перекатил досадливо сенбон во рту, обозлившись на себя за бестактность.
- Прости.
Какаши кивнул, глаз видимый сощурил в улыбке, только Ширануи не из тех, кто поверит.
А в госпитале шумно и всегда пахнет кровью. Даже когда раненых нет. Запах въелся давно в стены, в потолок - душит… Хатаке никогда не любил это место, но сегодня вот даже рад. Потому что сейчас Генма, скорее всего, сидит напротив Ируки и рассказывает об очередной выполненной миссии, а чунин улыбается ему тихо и обнимает взглядом, перебирая какие-нибудь бумаги. Вечером, наверное, пойдут в бар. И Мизуки, небось, с ними.
А Какаши – лишний, чужой.
Девчонка-медик, совсем еще молоденькая, суетится вокруг гения всея Конохи, щебечет что-то о своем. Ей вонь, заполонившая госпиталь, нипочем, она еще не нюхала смерти. Глаза пока чистые, не замутненные болью потери близких. И Хатаке улыбается под маской, счастливый.
В штаб идти совсем не хочется, но Копия – прежде всего солдат, слово «надо» для него не пустой звук. И Какаши тащит свое тело туда, где ждут не его, нарочито медленно, предоставляя себе шанс передумать. Заранее зная, что этим шансом не воспользуется. Толкает входную дверь, вдыхая запах чернил и бумаги.
В здании пусто. Только два женских голоса нарушают тишину, щекочут уши, слишком чуткие к любому шороху. Примостившийся на подоконнике в попытке написать удобоваримый отчет Хатаке четко различает в разговоре упоминание знакомого имени. И Какаши настораживается, как охотничий пес.
- А как же Ирука-сенсей?
- Ну а что Ирука-сенсей… Держится.
- Мизуки все же дурак. Променять Умино на Цубаки. Что он в ней нашел?
Голоса затихают. Или это Копирующий не слышит ничего, оглушенный стуком своего сердца. Ему почему-то обидно. Не за себя, получившего шанс не так: словно подачку голодной собаке. За Умино, которого бросили, чье имя сейчас трепали чужие языки. Ему почему-то хочется придушить Тоуджи.
Но Какаши просто дописывает свой отчет и на ватных ногах идет в отдел распределения миссий. Застывает на мгновение на пороге и медленно подходит к столу Ируки. Тот совсем не выглядит несчастным : смеется о чем-то с Котзумами и копается в бумагах. А потом поднимает глаза, и в кабинете, залитом солнечным светом, становится еще теплее.
- Какаши-сан, вы вернулись, - искрит глазами своими огромными, словно в душу заглядывает, отогревает.
- Вернулся, - кивает Копия, щуря видимый глаз в улыбке и протягивая сложенный вдвое листок, испещренный каракулями.
И черт с ним, с Мизуки.
Ирука бегло просматривает отчет, ставит печать и откладывает в сторону.
- Спасибо за проделанную работу, - а дзенин достает книгу из сумки, чтобы спрятаться за ней и уйти.
-Какаши-сан, - останавливает его голос Умино, - мы с Генмой договорились вечером встретиться в баре. Если вы не сильно устали, присоединяйтесь.
Устал? Что это за слово вообще такое?
Хатаке молча кивает и складывает печати перемещения в страхе, что Ирука услышит стук его сердца. И только после до дзенина доходит, что сенсей обращался к нему не по фамилии, как раньше – по имени.
***
Мизуки было не больно. Совсем. Ни капли. Он сам ушел тогда. Сам. А Ирука… а что Ирука? Ни-че-го.
А у Цубаки красивые глаза, темно-темно-карие, с еле заметными золотистыми крапинками. Почти как… только вот без той глубины и света - в них не утонуть, не раствориться.
У Цубаки мелодичный смех, будто колокольчики звенят. Но Мизуки, прикрыв веки, пытается услышать в его переливах знакомые нотки бархатной тишины бегущего весеннего ручейка – не получается.
Волосы Цубаки стекают на плечи гладкой волной, струятся по спине. А Тоуджи хочется обрезать послушные локоны покороче и завязать их в тугой хвост на затылке.
Цубаки улыбается только ему одному и целует, ловя губами свое счастье, говорит что-то неслышно…
- Знаешь, так все хорошо получилось. Ты со мной, а Ирука, похоже, увлекся Копирующим.
Мизуки отпрянул и посмотрел на девушку, как на чумную.
-Что за чушь?- почернел лицом, оскалился, готовый защищать, защищаться… только вот что и от кого, сам не знал.
- Да все говорят, - пролепетала Цубаки и подняла руку в попытке дотронуться до любимого лица.
- Вранье! Не мог он… - вскинулся, оттолкнул протянутые нежные ладони.
Вспоминая, как Ирука улыбался одними глазами. Уговаривая себя глухим шепотом:
- Не мог.
Он сам ушел тогда. Сам. Только почему же сейчас так больно?
***
Тоуджи был невменяем от количества выпитого, и Генма поморщился от стойкого запаха перегара, когда еле стоявший на ногах чунин облокотился на барную стойку рядом с ним.
- Что, Ширануи, обломался? Не дал тебе Умино? - пьяненько хихикая, прогнусавил Мизуки.
Икнул и, не замечая, как звякнул в зубах сенбон и сжались вокруг кружки руки, продолжил:
- Да ты не расстраивайся, может, даст еще, ему мужики рангом повыше нравятся. Вот наваляется под Хатаке, авось, и тебе перепадет чего от дзенинской подстилки.
В следующую секунду туша Тоуджи врезалась в стену напротив, а фигура Генмы размылась всего лишь на мгновение, перемещаясь на предельной скорости, словно во время боя. Какие-то доли секунды спустя Ширануи уже навис над Мизуки, схватил чунина за шиворот и обманчиво ласково прошипел ему прямо в ухо:
- Еще слово о нем скажешь в подобном тоне, ты, мразь, и я…
- Генма!
Дзенин обернулся на крик и тут же отбросил Тоуджи от себя, брезгливо вытер руки о спец-жилет. Ирука пробирался к ним сквозь толпу, расталкивая людей; и без того огромные глаза еще больше расширились от волнения и испуга.
Ширануи обернулся к поверженному противнику, похоже, успевшему протрезветь от неожиданной взбучки, одними губами произнес «убью» и тут же натянул на лицо привычную маску пофигиста , сунув в рот сенбон.
- Ирука, уже освободился?
Умино оттолкнул друга в сторону и присел на корточки рядом с Мизуки, проверяя, все ли с ним в порядке.
А тот утер рукавом кровь с разбитой губы, поморщился, отбросил руки, обжигавшие огнем, и встал, пошатываясь. Лучше бы не вставал. Потому что за спиной учителя бесшумной тенью возник Хатаке. Вроде, и позади Ируки стоял, а будто заслонил собой от бывшего любовника, перекрыл доступ.
Боль нахлынула, сжала сердце стальным обручем, оскалилась, насмехаясь над слабым человеком. Дыхание перехватило от собственной беспомощности.
А потом - отпустило. Легко стало, правильно. И не держит ничего больше. Он сам ушел.
Мизуки ощерился нехорошо, не по-доброму, так, что Ирука смотрел, вглядывался в родные черты - и не узнавал. А потом Тоуджи рассмеялся тихо, безумно, запрокинув голову, будто на самом деле выть собрался, и сделал шаг.
@темы: фанфики не мои, О силе и слабостях, Yogd, какаши/ирука, Naruto
На этой неделе он определенно перебрался через голову Итачи со второго места на первое в моем личном рейтинге любимых героев )))
